Городские жили на Арбате с 1929 года. Отец, Лев Александрович, уроженец Смоленска, был личностью примечательной, из числа тех, кого в России называют «самородок». Он умел всё: танцевал в балетной студии Смоленского театра, прекрасно мастерил, замечательно рисовал.
С 1949 года самые главные газеты страны — «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» — выходили в печать с заголовками, разработанными художником-графиком Львом Городским. «Дизайн», как говорят сегодня, бесчисленного количества дипломов всех уровней, включая самый важный для СССР «За укрепление мира между народами», который вручался Пикассо, Кюри, Неру и много кому еще, тоже дело рук и таланта Льва Александровича. Хранительница дома, мама, Екатерина Ипполитовна, когда-то танцевала в студии Смоленского театра, где и познакомилась с будущим мужем, но жизнь посвятила семье, двум дочерям: Тане и младшей Маше. В маленькой комнатке на Арбате текла мирная, умная жизнь дружной московской семьи, где умели говорить и слушать. А рассказов было много.
Дедушка, Александр Дмитриевич Городский, инженер путей сообщения, оставил свои заметки о паломничестве в Оптину пустынь, куда отправился в 1879 году со своим дедом, сельским священником о. Михаилом Грибоедовым (да, да, из «тех самых»). Всё помнил дедушка: и таинственную птицу, которая кричала «тпру» так явственно, что кони останавливались; и фигуры пленных турок, совершавших предутреннее моление в захолустном русском городке; и монастырские службы в Оптине, столь долгие, что монахам и богомольцам разрешали садиться на откидные лавки.
И самое важное событие — встречу со святым старцем Амвросием, жившим в своей келейке среди густого бора, на берегу реки Жиздры. Навсегда остались в памяти Александра Дмитриевича проникновенные глаза старца, рука, возложенная на его голову, и слова: «Надо молиться Богу».
Свои воспоминания оставили военные годы. Детская память сестер сохранила уход отца на фронт ровно в день начала войны, заботы мамы в голодной Москве. Какой радостью были папины письма с фронта. Потом они узнали, что, составляя карты и оформляя документы для наших разведчиков, отец работал в блиндаже, не отличая дня от ночи и мечтая о кружке чая. Вода была в трех километрах. Как только выпадала минута, отец рисовал дочерям в письмах трогательные картинки, иногда аккуратно вклеивая в конверт крохотный пакетик с сахарином. Весточка, подарок. Годы спустя Татьяна и Мария сотворили рукописную книгу об отце, в которой его послания перемежаются с семейными фотографиями. Сохраненные страницы летописи нашей неласковой истории.
Ровно и торжественно выстраивался мир девочек семьи Городских. Татьяна успешно закончила знаменитый МАРХИ, много ездила: раскопки в Новгороде, обмеры памятников в Ленинграде и Подмосковье, Закарпатье, Костроме, Прибалтике, Пскове. Никогда не отпускало детское увлечение рисованием, превратившись во второе призвание. Каждый отпуск уезжала рисовать — на Соловки, в Кижи, Вологду, Карелию. Очень любила Среднюю Азию, Крым — страна была необъятной, гостеприимной, что сегодняшнему поколению молодых и представить невозможно. А переулки арбатского детства!.. Как писали московские старожилы, истинную красоту города надо искать в закоулках, в самых неожиданных перекрестьях, в двориках и переулочках. Все это есть на проникновенных полотнах Татьяны, где глаз архитектора выверял детали, а душа художника наполняла окружающий мир любовью и нежностью.
По следам ее путешествий был снят фильм «Северные мотивы Татьяны Городской» — зарисовки потаенных уголков нашей страны, оставшихся — спасенных — на рисунках и картинах, благодаря самоотверженному труду юного московского архитектора. Город Кемь, где потрясли местные кладбища и могилы-домовины, с крышей, окошками и огромными резными крестами; Ферапонтов монастырь, где Татьяна с подругой-архитектором срисовывали фрески Дионисия по 10 часов в день; 42-метровая деревянная Кондопогская церковь Успения 1774 года со столбами в виде языческих богинь-берегинь с поднятыми руками; село Чаронда, и бабушка Рая, у которой кормились сущиком — мелкой рыбешкой, выловленной занавеской из озера и высушенной в печи. Столько мест, лиц, событий, и все попадало на карандаш, в память, в будущее.
Чего стоило путешествие в наглухо закрытые Соловки в 1958 году, куда невероятным образом удалось попасть двум юным московским энтузиасткам. Случай ли помог или так нужно было, но ведь случилось! Взобрались на стоящий у берега пустой катер, который, как сказали, должен отправиться на Соловки, с удивлением встретили появившихся дядек в трусах и с удочками, весело болтали, пока не подплыли к берегу. А там выстроившийся в ряд оркестр уже встречал успевших переодеться в парадные мундиры их новых знакомцев — адмирала и капитана первого ранга. Поставленные на казенный кошт художницы под опекой молодых матросиков избороздили Соловки, рисуя и ахая. Огромный удивительный мир, который никогда не открылся бы девочке с Арбата, если не движущая сила таланта и любви к своей земле.
Рядом кипела жизнь младшей сестры: Мария Городская, закончив хореографическое училище, была занята чуть ли не во всех спектаклях Большого театра, много гастролировала.
Всё изменила для семьи Городских встреча с о. Всеволодом Шпиллером. Внутреннее, не вполне еще осознанное стремление к вере раскрылось благодаря общению с выдающимся пастырем и проповедником. Жизнь сестер, до того времени бегущая в разные стороны, слилась в одном течении: пути к Богу. Дальше они шли неразрывно вместе.
В Марии открылся дар иконописца, который поддержали о. Всеволод и известный реставратор, художник, иконописец Ирина Васильевна Ватагина, ставшая наставницей и другом. Русский храм немыслим без иконы, которая незримое делает наглядным и образным, утешает и просвещает. Иконы Марии Городской находятся сегодня в церквях и монастырях Москвы, в Оптиной пустыни, Шамордино….
В Шамордино прошла самая значимая часть жизни сестер Городских — более 10 лет. Они, конечно, помнили рассказы деда Александра Городского о паломничестве в Оптину пустынь (12 километров от Шамордино), и благословение старца Амвросия: «Надо молиться Богу». Ведь именно святой Оптинский старец и основал здесь Шамординскую Свято Амвросиевскую пустынь. Главный храм обители — Казанский собор, созданный архитектором С.В. Шервудом на рубеже XIX-XX вв., был в руинах, окрестные мальчишки играли во дворах цветными камешками — сбитыми со стен кусочками фресок. Сёстры Городские занялись восстановлением интерьера, проводили обмеры, работали в архивах, выполняли проекты восстановления полов, окон, стеклянного иконостаса. Проект пяти иконостасов Казанского собора был утверждён патриархом Алексием II.
Два года Татьяна проектировала окна собора — восемь видов, размером 3,5 метра, плюс два окна по 7 метров. Остались десятки тщательно выверенных чертежей — неподъемный труд. Вот только небольшая выдержка из рекомендаций к изготовлению и монтажу окон Татьяны Городской: «Окна изготовить из древесины хвойных пород (сосна) не ниже 1-го сорта, влажностью не более 12%, круглые элементы и крепления к ним — из более твёрдых пород; Готовые рамы, коробки и обкладку антипилировать и антисептировать, после просушки покрыть горячей олифой за два раза; Перед окраской все дефекты, выбоины, сучки шпаклевать и шлифовать; Оконные блоки окрашивать с обеих сторон масляной краской за 2 раза». Кто выдержит такие нормативы сегодня?
Мария писала иконы для храма, помогала сестре. Как-то их работу увидел прибывший в Шамордино греческий схиархимандрит Тимофей Саккас, и пригласил приехать на его родину ознакомиться с византийской культурой Греции. Разместили сестер в пригороде Афин, в скромном пансионате, который назывался «Русский дом» и когда-то был населён беженцами из революционной России. На территории «Русского Дома» стоял храм, посвящённый Серафиму Саровскому, его-то о. Тимофей и попросил расписать наших художниц. Татьяна и Мария стали работать над эскизами росписи. Времени было в обрез: вернуться в Шамордино следовало ровно через три месяца. Сроки невозможные для такой работы, но эскизы привели всех видевших в восхищение. На полученный гонорар сестры смогли купить пять церковных облачений.
За годы после ухода Татьяны Мария Городская организовала 14 выставок ее работ. Каждая из них — летопись и исповедь, посильный вклад в духовный опыт своего поколения, в память нашего сердца.
Елена Казённова
